Павел Крупа ОР
(фрагмент выступления на встрече францисканских Орденов в Санкт-Петербурге)
У вас, францисканцев, есть Устав, написанный святым Франциском, вашим основателем. Мне кажется, что это очень влияет и на вашу духовность, и на ваше отношение к Уставу, и на то, как вы смотрите на свои корни. Эти тексты, которые вы так хорошо сохранили – не просто тексты, это человек, который за ними стоит. Извините за немного пафосное сравнение, но это чем-то похоже на Евангелие. Ведь мы знаем, что Евангелие – не только текст, а лицо Господа нашего Иисуса Христа. Мы читаем Евангелие не для того, чтобы познакомиться с текстом, пусть даже очень достойным. Мы читаем Евангелие, чтобы познакомиться с Богочеловеком, который поведет нас по дороге Евангелия.
Доминиканцы не имеют такого опыта, потому что Доминик не оставил нам почти ничего. Есть три письма, которые он написал разным монастырям. Первые конституции, сочиненные Домиником с братьями, – это историческая реконструкция, потому что оригиналы не сохранились. И вообще для нас Доминик как бы скрывается за своим проектом. Это очень интересно. Вы празднуете «святого Франциска», а доминиканцы празднуют основание своего ордена. Может, вы знаете, что в Средневековье на праздники устраивали постановки – мистерии. Это были отчасти театральные, отчасти молитвенные пьесы, в которых представляли истории о жизни и страданиях Иисуса Христа, истории о жизни Богородицы и святых. Эти спектакли иногда длились по несколько дней, такие «средневековые сериалы». Люди приходили в храм, смотрели представление, в котором участвовали монахи и актеры, вместе молились и пели. В XV веке во Фландрии появился текст мистерии об основании Ордена доминиканцев, ставшей абсолютным исключением – как будто основание этого ордена было тайной веры или каким-то мистическим событием.
Мне было очень интересно поразмышлять над францисканским Уставом, который позволяет прикоснуться не только к историческому контексту, но и к личности основателя Ордена меньших братьев. В наших монастырях в течение года мы читаем Устав св. Августина и наши монашеские конституции. Однако Уставом св. Августина пользуются многие ордена, он не принадлежит исключительно нам. Мы читаем его с уважением, но как какой-то достойный патристический текст, определяющий нашу жизнь. Есть у нас и конституции. Устав дает главные правила – как жить вместе, как молиться, заботиться друг о друге, жить в целомудрии и нищете. А когда читаешь конституции, это немножко похоже на то, как если бы ты читал Кодекс канонического права или Катехизис.
Читая ваш Устав, я открываю человека и духовность, которая имеет свои корни. Доминиканская духовность имеет корни в идеях святого Доминика. Мы знаем, что он сразу отдал эти идеи в руки своих братьев, они с самого начала осуществляли их вместе. У францисканцев же «печать» святого Франциска намного сильнее проявляется, это его личный духовный опыт, к которому он хочет приобщить и братьев.
Я поделюсь своими впечатлениями от чтения францисканского Устава.
Первое, о чем я бы хотел сказать – это тон просьбы. Франциск не повелевает братьям, он их умоляет и просит. Открыв, кто такой Иисус и что такое Евангелие, Франциск радостно и смиренно предлагает это братьям. Даже в «Уставе, утвержденном буллой», который гораздо короче первого Устава и больше напоминает традиционные уставы монашеских орденов, этот тон сохранился. И все начинается с Евангелия.
Читая эти тексты, я вспомнил то, что когда-то открыл для себя. Что значит жить Евангелием? Это святость. И этот призыв к святости не имеет другой причины, аргумента, кроме того, что Бог, Который нас сотворил, Свят. И мне кажется, что Франциск это очень глубоко чувствует, это видно в вашем Уставе. Он предлагает братьям следовать за Евангелием, потому что в нем мы открываем самих себя, иначе говоря: ища святости, мы ищем самих себя. В Книге Левит мы читаем о том, как Бог объявляет Свой закон. С самого начала мы слышим: «И сказал Господь Моисею, говоря: объяви всему обществу сынов Израилевых и скажи им: святы будьте, ибо свят Я Господь, Бог ваш» (Лев 19, 1). Никакого другого аргумента. Да, потом мы услышим, что, если сохранять закон, будет хорошо, получим благословение. Но это уже «перевод» для наших затверделых умов, чтобы мы поняли: будем следовать Божьему закону – получим награду. Но первое – это «будьте святы, ибо Я свят», ибо «Я Господь», то есть нет другого аргумента.
Очень интересно звучит эхо этих слов в Евангелии: «Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный» (Мф 5, 48). Матфей переводит «святость» как «совершенство», поскольку он был наполнен еврейской ветхозаветной духовностью, где надо было доказать свое совершенство. Причем этот текст появляется в конце отрывка, где Иисус учит любви к неприятелям. Иисус говорит: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф 5, 44). Если нужно любить неприятеля, это нужно исполнять совершенно.
Лука не был так привязан к ветхозаветной традиции. И в тот момент, когда Лука рассказывает, как Иисус объявляет новый закон любви к врагам, он пишет: «Итак будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд» (Лк 6, 36). Именно это потрясало Луку, когда он слышал историю Иисуса: милосердие. А вот уж любить врагов и молиться за них – это совершенство милосердия, совершенство духовной жизни и веры. И Лука переводит «святость» как «милосердие», которое ничем не уступает совершенству, но по-другому выражается.
И в Уставе святого Франциска я тоже часто вижу дух милосердия как главное направление. Это «любовь милосердная» – не только к бедным, нищим, больным, но и к грешникам. Причем и к грешным братьям. В седьмой главе «Устава, утвержденного буллой» мы читаем: «Если кто из братьев по наущению врага совершит смертный грех, то за те грехи, право рассмотрения которых, по решению братьев, есть только у министров провинций, вышеупомянутые братья обязаны обратиться к министрам как можно скорее, без промедления. Министры же, если они пресвитеры, пусть с состраданием наложат на них епитимию… И пусть поостерегутся гневаться и возмущаться из-за греха другого, потому что гнев и возмущение и в них, и в других братьях воспрепятствуют милосердию».
Когда Франциск говорит о грехах, он сразу указывает на главное, на выход: покаяние, отпущение грехов, епитимия. Франциск не говорит: «Этого никогда не случится, вы должны быть безгрешными, духовными героями». Это случится, поскольку случается в этом мире. Но есть выход – покаяние. Это место меня очень тронуло.
В версии «Устава, не утвержденного буллой» есть тринадцатая глава, которая потом не вошла в утвержденный Устав: «Если кто из братьев по наущению диавола совершит любодеяние, пусть совлечет с себя монашеское облачение, которое утратил по своей вине, и будет безоговорочно изгнан из нашего Ордена. И после пусть кается в грехах (ср. 1 Кор 5, 4-5)». Видимо, Франциск полагал, что есть ситуации, с которыми лучше справиться вне общины. Это звучит резко, но он говорит о смертных грехах. К сожалению, я не нашел комментариев к этому отрывку, но раз он не вошел в утвержденный Устав, видимо вокруг него была какая-то дискуссия.
Есть интересная история о наследнике святого Доминика, блаженном Иордане Саксонском, который был вторым магистром Ордена доминиканцев. Однажды во время генерального капитула Иордан предложил принять в Орден брата, который его покинул, а потом решил вернуться. Один из братьев был категорически против: «Этот брат – страшный грешник». На это Иордан ответил: «Да, но, может быть, он в монастыре меньше будет грешить, чем в миру». Представляете, какая логика? Мне кажется, что и у Франциска была такая же. Несогласный брат ответил Иордану: «А мне все равно, я не хочу его видеть». На это Иордан сказал: «Меня не удивляет, что тебе все равно. Потому что ты даже каплю своей крови за этого брата не пролил, а Христос всю Свою кровь отдал за него на кресте». Тогда несогласный брат пал на землю и попросил прощения, а брата, просившего о возвращении в Орден, приняли.
Когда мы смотрим на святого Франциска, на его жизнь, читаем его сочинения, нас поражает, что он все время думает о милосердии к бедным, больным, оставленным. Мне кажется, что в Уставе очень явно слышится и тема милосердия друг ко другу. Милосердие прежде всего совершается между нами. Меня очень тронуло повторяющееся выражение: «Если брат твой нуждается в чем-либо…». Франциск не говорит об общине вообще, а о братьях. Если кто-то нуждается в дополнительной еде или одежде либо в чем-то еще, то Франциск видит этого брата и просит других братьев ему помочь. Это не так, что есть община, которая отвечает на нужды ее членов, а всегда есть конкретный брат, который это делает.
Еще один интересный для меня момент. Устав св. Августина заканчивается повелением: братья должны читать Устав, чтобы смотреться в него, как в зеркало, и исправлять то, что в их жизни не отвечает Уставу. То есть Устав – это норма, которой мы должны подчиниться, наш идеал – быть как этот Устав. Франциск же больше предлагает присматриваться к Евангелию, к Иисусу Христу. Мне кажется, он сам хотел, чтобы братья жили по Евангелию, хотя позже между братьями и возникли споры об Уставе. Франциск видел цель не в том, чтобы исполнять Устав, а чтобы жить Евангелием, а в Уставе дает программу, как это сделать.
Я вижу святого Франциска как человека, который идет через этот мир и усердно просит: «Живите Евангелием, любите друг друга, прощайте грехи и принимайте грешника!» Франциск не идеалист, он знает, что последствие зла – это ад, отсутствие благодати и духовная смерть. Но он этим не пугает, а приглашает жить добром.
Вот еще важный момент францисканского Устава: никого нельзя называть «приором», то есть первым, все должны называться «братьями меньшими». В слове «приор» заложен смысл, что кто-то первый, а остальные – на местах пониже. И поэтому даже такого слова Франциск не хочет употреблять, что очень трогательно. У нас, доминиканцев, настоятель должен быть священником, а у вас им может стать брат без рукоположения.
И вот последний отрывок – о миссии у сарацинов, у неверных. Мне кажется, что если святой Франциск и не был в этом первым, то все равно именно с ним мы связываем идею бессловесной проповеди. На протяжении Средних веков, а уж тем более – в XIII веке, когда появились Доминик и Франциск, шел спор о том, кто может проповедовать в Церкви. Прежде всего, это задача епископов. Затем – тех, кому епископы дадут разрешение. Потом появляются еретики, которые присваивают себе право проповедовать, не спрашивая разрешения. И святой Франциск, говоря о проповедниках, подчеркивает, что проповедовать могут только подготовленные братья, которым орденский министр даст разрешение. И сразу появляется идея, что мы проповедуем всей своей жизнью. Это прекрасно видно в пункте «Устава, не утвержденного буллой», где Франциск говорит о миссии среди мусульман: «Братья же, которые отправляются туда, могут избрать один из двух путей духовного общения. Один путь – не учинять ни ссор, ни споров, но ради Бога подчиняться всей человеческой твари (1 Петр 2, 13) и исповедовать себя христианами. Другой путь – если видят, что это угодно Богу, – возвещать слово Божие, чтобы те уверовали в Бога, Отца всемогущего, Сына и Святого Духа». Это очень сильно звучит: живите там, подчиняйтесь всем, будьте последними и признавайтесь, что вы христиане.
Для доминиканцев проповедь есть первая задача. И все остальное – жизнь в общине, молитва, обеты – направлено на поддержку проповеди. И это аргумент, чтобы нас слушать. А у вас, францисканцев, наоборот: «Мы так живем, и, если хотите, мы даже можем вам что-то сказать». Это есть главная идея францисканской проповеди. Доминиканцы только в конце XIII века пошли с миссией к мусульманам, причем делали это по-доминиканцы – основали сеть школ для изучения арабского, чтобы пойти проповедовать. Проповедь для нас – это прежде всего слово, а для францисканцев – не так. Жить Евангелием, чтобы все увидели, как живут христиане – это очень красиво; на мой взгляд, это абсолютно новая идея, на которую до святого Франциска никто особенно не указывал.
