• Российская францисканская община рада приветствовать вас!

    На нашем портале вы сможете познакомиться со святым Франциском Ассизским и основанным им в 1209 году монашеским орденом, с францисканской духовностью, с историей и деятельностью францисканцев в России.

Бонавентура: человек руководства и науки

К 750-летию со дня смерти св. Бонавентуры. Размышления бр. Орландо Тодиско, почетного профессора философии Папского богословского факультета св. Бонавентуры в Риме

Генеральный министр брат Карлос Троварелли попросил брата Орландо написать памятное эссе о святом Бонавентуре. Вот его текст! Можно ли этот текст считать возможным францисканским ответом на вопрос, куда нас приведет развитие искусственного интеллекта (ИИ)? Или ответом тем, кто задается вопросом, как подойти к задаче познания мира? Мы полагаем, что да. Пожалуйста, наслаждайтесь чтением! Святой Бонавентура, молись о нас!


Бонавентура родился в Баньореджо (Италия), в 1217 году. Он стал магистром богословия в 1257 году. С 1257 по 1274 год он занимал должность Генерального министра Ордена. В 1273 году Бонавентура был назначен кардиналом-епископом Альбано и умер в возрасте пятидесяти семи лет лет, в Лионе (Франция), 15 июля 1274 года. В 1482 году его канонизировал Папа Сикст IV. 14 мая 1588 года Папа Сикст V провозгласил его Учителем Церкви. Бонавентура был человеком руководства и науки. Вместо того, чтобы пытаться составить сложное изложение его философских, богословских и мистических идей, вероятно, было бы предпочтительнее обсудить его направляющее вдохновение, обладающее особой суггестивной силой, которую следует переосмыслить и, возможно, открыть заново.

Человек руководства
Известно, что францисканцы с энтузиазмом восприняли идеи учения Иоахима Флорского, потому что оно дало им привлекательную библейско-догматическую направленность и сделало их послание понятным народу. Изначально францисканство подпитывалось энтузиазмом и поддерживалось евангельским благовестием, пример которых подал Франциск. Однако оно еще не обладало специфической библейско-богословской структурой, которая помогла бы ему занять определенную нишу в широком церковном ландшафте того времени и послужила бы отличительной чертой в сравнении с другими религиозными течениями.
Что ж, Бонавентура ответил на эту потребность, наметив общие направления, в рамках которых францисканец может выбрать русло для своего творчества, сохраняя при этом верность первоисточнику и показывая его плодотворность. А что можно сказать о «шутовском» пастырском стиле Франциска и его первых спутников? Может быть, этот стиль исчез? Или же он был переосмыслен и предложен заново? Что ж, это подводит нас к специфическому вкладу Бонавентуры, который, с одной стороны, соответствует концептуальному и аргументативному стилю философско-богословского мышления того времени, а с другой, открывает различные возможности, способствующие развитию многогранной красоты францисканской харизмы.
Франциск погрузился в самое сердце Средневековья, заботясь об отверженных, обреченных на смерть прокаженных, тревожась о борьбе между богатыми и бедными и т. д. Он принимал участие в проблемах людей своего времени, распространяя послание всеобщего братства, как странствующий менестрель. Как же его харизма воспринимается и живет сейчас? Чаще всего эту харизму пытаются освободить от времени Франциска, стараясь выразить ее в условиях современности. Но легко ли высвободить харизму Франциска из его времени, чтобы воплотить ее в своем? В свете ранних конфликтов во францисканской семье между “фратичелли” и последователями прозорливых воззрений брата Илии, следует сказать, что это не так, поскольку легко абсолютизировать концепции и верования своего времени, затемняя великолепие харизмы и теряя ту значимость, которую она имела в своем первоначальном контексте. Так что же нужно? Незаменимая францисканская школа. Именно она предлагает растущей францисканской семье широкую философско-богословскую перспективу, чтобы обосновать ее религиозную самобытность в неизменной верности ее первоначальной идентичности. Отсюда следует необходимость не просто сосредоточиться на Франциске и его времени, но и оценить роль францисканских богословов, подлинных духовных лидеров, которые бережно и творчески размышляли над сущностью францисканского послания, рассудительно анализируя его содержание и сохраняя при этом его последовательность и силу, чтобы оно могло выстоять в изменяющихся исторических обстоятельствах.
Теперь следует вспомнить сочинения Бонавентуры, тогдашнего генерального министра Ордена францисканцев, – в основном брошюры – начиная с “Determinationes quaestionum circa regulam Fratrum Minorum”, (“Определение круга вопросов, касающихся Устава братьев меньших”), направленных на то, чтобы показать харизму Франциска в перспективе истории. В этом отношении Бонавентура является предшественником францисканской школы; его нельзя игнорировать,как это часто бывает, будто достаточно сосредоточивать внимание исключительно на Франциске. За Бонавентурой последуют другие авторы высокого уровня в области философии, богословия и политики, от Дунса Скота до Уильяма Оккама, которые с иных ракурсов прольют свет на взрывную силу францисканской харизмы. Их ценный труд остался преимущественно в тени.

Человек науки
Именно с этой точки зрения следует оценивать философско-богословский и мистический образ мышления Бонавентуры. Выдвигаемые им философско-богословские и мистические идеи показывают, что он является «богословом с самого начала» (согласно Э. Жильсону) и противопоставляет «христианскую мудрость» «житейской мудрости». Мы возвращаем мир Богу, который создал его как выражение Своей щедрости. События человеческого мира, Церкви и Ордена должны быть преданы свободной воле Бога. Так какой же процесс реализует на практике Бонавентура? Он переходит от philosophia ancilla theologiae («философия как служанка богословия», по выражению Фомы Аквинского) к theologia ancilla philosophiae («богословие как служанка философии»).
Речь идет об инициировании своего рода “дисциплинарной” революции, сокрытой в глубинах францисканской мысли. Фактически, «если мы верим, что действительно знаем вещь, если мы знаем причину, почему эта вещь такая, какая она есть, — до такой степени, что мы верим, что она не может быть чем-то другим»[1] мы должны признать, что исследование мира, желаемое и планируемое, не может быть доверено разуму, изолированному от Божественного света, принимая во внимание то, что, предоставленный самому себе, разум оказывается подверженным заблуждениям, фрагментарным и неспособным познать огромное богатство сотворенного мира.
Разве видение мира как нейтральной реальности, которая никому не принадлежит, которая существует сама по себе, не отличается сильно от видения мира как желаемого и намеренно созданного, мира как сада гармонии и благополучия, доступного каждому? Разница не в том, что одно представление разумно, а другое нет. Они оба разумны. Однако одно «только» разумно, а это означает, что в нем нет и следа божественного. И разве это не тот случай, когда другое представление, помимо того, что оно разумно — или, вернее, до того, как оно стало разумным, «желается», воображается, свободно создается и свободно дается Тем, Кто мог бы и не желать его, не проектировать, не дать его? Очевидно, что в такой гипотезе чисто рационального мышления недостаточно, необходимо божественное руководство и просвещение [2], чтобы увидеть мир как vestigium («след»), imago («образ») или similitudo («подобие») вечного Слова, которое является «пастухом и пищей» и «источником» всех творений.[3]
Из сказанного, как уточняет Бонавентура, ясно, что метод, рассеивающий всякое сомнение или недоумение, «состоит в том, чтобы начать с уверенности веры и продолжать с ясностью разума, чтобы прийти к сладости созерцания»[4]. Знание — это единое целое, а не одна часть — философская, а другая часть — богословская. Познание начинается с разумного подхода, питаемого Божественным присутствием в мире, со знаков творческой силы Бога, Который мог бы оставить мир в небытии. Все отдельные формы знания остаются ненадежными, если мы их не возвращаем к их главной основе.
Итак, христианское библейское Откровение с его акцентом на созидательную волю не исключает ни рационального измерения, ни потенциальных технологических применений, которые могут возникнуть из него, а, скорее, ставит в центр осмысленность целого, как «перевод» замысла Того, кто пожелал то, чего не должен был желать. Читая De Reductione artium ad theologiam («О сведении наук к богословию»), можно увидеть, «как многообразная мудрость Божия (Ефесянам 3:10), блестяще переданная нам в Священном Писании, сокрыта (occultatur) во всяком знании и во всей природе» (п. 26).
Отсюда следует необходимость приступить к дисциплинарной революции, то есть не начинать с меньшего, чтобы добраться до большего – от чисто рационального к тому, что уже открыто, или от нейтрального к желаемому, а начинать с «большего» – реального следа, знака, образа Бога – и спуститься по всем ступеням бытия до достижения минимального уровня, осознавая по пути то, что специализированное знание оставляет в стороне, но что необходимо учитывать для правильной оценки его масштаба. Все это порождает философский стиль, который уже не является высокомерным и догматичным; это стиль, который осознает свои собственные пределы и, таким образом, не позволяет разуму стать высокомерным и окончательным судьей того, что истинно, а что ложно, что можно познать с помощью логики, а что, хотя и остается рациональным, окутано тайной. Разум не является высшим авторитетом. Разум находится на службе воли и, следовательно, свободы. Это не произвольный подход, а творческий или, лучше сказать, самоотверженный.
Эта проясняющая перспектива должна стать отправной точкой в нашем стремлении к пониманию, как и для самого Бонавентуры. Ее следует вспоминать и сохранять в качестве нашего основного руководства при оценке специализированных знаний.

[1] Св. Бонавентура Баньореджо, Unus est magister Vester, Проповедь IV. П. 7: «Так как вещи имеют бытие в своем собственном роде, то они также имеют бытие в Вечном Разуме; и при этом они не являются полностью неизменными в первом и втором способах, но только в третьем, то есть постольку, поскольку они находятся в вечном Слове: получается, что ничто не может сделать вещи совершенно познаваемыми, кроме Христа, Сына Божия.

[2] Св. Фома Аквинский, Summa Theologiae, Пролог, Вопрос 1, Ответ: «А на возражение, что вещи, находящиеся выше разума, заслуживают доверия, это верно в отношении приобретенного знания, но не выше разума, возвышенного верой и дара знания и понимания. Ибо вера позволяет нам принять за истину то, что мы не можем полностью понять, а знание и понимание помогают нам понять и осмыслить то, во что мы верим».

[3] Unus est magister vester, 26.

[4] Unus est magister vester, 15: «Философы проигнорировали этот приказ, которые, пренебрегая Верой и полагаясь целиком на разум…» Ср. Hexaёmeron, столбец 19, п. 15

Закладка Постоянная ссылка.

Обсуждение закрыто.