В наше время нередко можно встретить человека, который считает себя верующим, но при этом противопоставляет себя Церкви. Проявляется это по-разному, но можно сразу сказать, что независимо от формы это – не по-христиански. Для первых христиан их личная вера, их личная молитва были совершенно неотделимо связаны с молитвой общей, с общением. Свидетельства тому легко найти уже в Деяниях Святых Апостолов, а дальнейшие подтверждения – в различных памятниках первого тысячелетия христианства и трудах по истории Церкви.
Например, молитвенные помещения и храмы первоначально возводились христианскими общинами для литургических собраний. Поэтому и сама христианская святыня была прежде всего видимым знаком присутствия христианской общины в данной местности. Но ближе к концу первого тысячелетия нашей эры строительство храмов все чаще становится выражением благочестия, жертвенности, благотворительности, а также благосостояния (вплоть до того, что чуть ли не каждое уважающее себя благородное семейство стремилось иметь как минимум собственную часовню). В итоге, в Европе многие города наполнены храмами, которые – как это ни печально – перестают быть церквями и по факту, и по использованию. Не имея живой общины верующих, стены становятся не более чем памятниками истории, архитектуры и искусства. В лучшем из подобных случаев их сохраняют как культурное наследие, «дела давно минувших лет» – прекрасные, великие, но мертвые. В худшем – обходятся с ними как с чем-то, как минимум, ненужным, бесполезным: продают, обезображивают, уничтожают… Храм – не только окруженный заботой реставраторов и вниманием туристов, но даже поруганный и униженный – живет до тех пор, и лишь до тех пор, пока жива христианская община, даже если она лишена возможности свободно исповедовать свою веру. Хуже, когда сами христиане становятся теплохладными и свободно и сознательно отворачиваются от своих корней, от переданных предками ценностей.
Таинства христианского посвящения: Крещение, Миропомазание, первая Евхаристия – в первые века совершались в Пасхальную ночь. Это было органичной частью самого главного в году праздника христианской общины. К нему вместе готовились и его вместе переживали и крещаемые, и вся община. С течением же времени крещение, как и другие таинства, все чаще начинают преподаваться индивидуально – вплоть до сознательного стремления избегать их совершения в широком кругу приходской общины.
Подобное происходило и вообще с молитвой. Литургия в полном и прямом своем смысле все более уступала место индивидуальному благочестию и набожности: молитва все более приобретала ярко выраженный индивидуальный характер, и все больше отходило на второй план чувство того, насколько важно и насколько прекрасно участвовать в молитве совместной. Совместная литургическая молитва (в конечном итоге, в форме достаточно пассивного присутствия) стала восприниматься как некий долг, но все более терялось ощущение, что это фундамент, что-то очень важное и необходимое. В результате экклезиальное, общинное измерение христианской жизни отходит на второй план, а кое-где и вовсе почти умирает.
С тревогой такое положение вещей было воспринято отцами II Ватиканского собора, как искажение истинной христианской традиции. В документах Собора легко проследить осознанное подчеркивание общинного измерения христианской жизни как фундаментальной ценности.
К сожалению, мудрые и справедливые решения и документы не меняют автоматически положения дел, которое зачастую оставляет желать лучшего. Для нашего времени еще слишком характерно противопоставление Церкви и веры, Церкви и молитвы. Думаю, это возникает прежде всего тогда, когда христианин перестает ассоциировать себя с Церковью, а свою повседневную жизнь с жизнью христианской общины. В результате кто-то требует, чтобы «Церковь» была бедной, стала ближе к народу, кто-то – чтобы «она» была более прогрессивной, кто-то – чтобы «она» была более консервативной, а кто-то просто говорит: «Я верю и мне этого достаточно, поэтому Бог в моей жизни есть, а Церкви места нет, и она не нужна».
Для России, как мне кажется, характерен подход без лозунгов борьбы, но с проявлением равнодушия или отдаленности, отчужденности. Картина выглядит примерно так: «Моя вера, моя молитва – это одно, моя жизнь – это одно, а то, что происходит в Церкви – это другое, оно чужое, оно не является частью моей жизни, я не воспринимаю это как нечто ценное. Как обязательное – да. Может быть, я понял сам или понял в результате воспитания, что в воскресенье надо ходить на Мессу, надо читать Розарий, надо еще что-то… Это та сфера, где надо, где что-то внешнее. А по-настоящему духовное, мое, интимное – это молитва где-нибудь в уголочке, подальше от других, когда “не мешает” голос из пресвитерия и от амвона, когда поменьше людей на соседних лавках».
Мне приходилось часто встречаться с таким подходом именно у нас. Приходит человек и начинает рассказывать, как он верит, какой он католик. «А в Мессе почему не участвуете»? – «Ну, Вы знаете, я вот прихожу, и мне так мешают все эти ваши правила: что-то отвечать, то на коленки – то встать; толпа людей, тесно, душно. Вот мне хорошо, когда я просто сам приду, помолюсь, и этого достаточно – не в воскресенье и не во время Мессы».
И человек вполне убежденно считает, что это – хорошо, и на этом начинает строить свою «духовную жизнь». Когда меня спрашивают: «А зачем надо вместе молиться? Вы нам докажите, что нужно», – я отвечаю: «Не нужно. Из Москвы в Петербург и обратно можно ходить пешком, по болотам, не пользуясь поездами, общественным транспортом и так далее. Никто не говорит, что до цели добраться нельзя, но есть подозрение, что вряд ли это будет быстрее, чем на «Сапсане». Хотя, конечно, дело твое».
Это злободневный вопрос для нас, для нашего духовного роста, потому что молитва с Церковью – это не театр, не традиция, не просто обязанность. Это на самом деле – помощь; это, действительно, очень ценный, незаменимый Дар от Бога, Который знает, как мы сотворены, и знает, что нам нужно. С другой стороны, равнодушный подход или подход отчужденный тоже ослабляет наши и без того не слишком сильные общины. Мы же зачастую слишком сосредоточены на своих личных проблемах, и продолжаем жить с таким подходом: «вот тут – моя вера, моя молитва, а вон там где-то – Церковь». Даже священники от этого не всегда свободны. Каждый день во время Мессы перед приветствием мира звучат слова: «Господи Иисусе Христе … не призри на грехи наши, но на веру Церкви Твоей…» Ударения зачастую четко ставятся на словах «нас» и «Церкви». Посередине стоит «но». Однако здесь противопоставляемся не «мы» и «Церковь», как некоторые думают. Противопоставляются «грехи» и «вера». А «мы» и «Церковь» выступают как синонимы – более того, как тождественные понятия.
Наша вера и наша жизнь, наша духовная жизнь не будут полноценными, если мы не осознаем той действительной силы, красоты и той важности, которую имеет наша молитва в Церкви и с Церковью.
Молитва в Церкви означает наше духовное расположение к тому, чтобы не ставить свое «я» отдельно от Церкви или выше Церкви: это не «моя молитва в Храме». Молитва в Церкви – это такая молитва, когда я понимаю, что являюсь частичкой этой Церкви, и что мой голос, когда он звучит, это голос, который звучит по всему миру и вливается во что-то общее. Как капелька воды: она может быть в каком-то водоеме, в реке, ручейке, в море, и ее не видно, но она живет своей жизнью, она жива. А представьте, что эта капелька воды упадет на асфальт: солнышко посветило, и ее уже нет.
Бывает и другое искушение: «Я буду присутствовать на литургии, буду внутри, но все равно – в сторонке. Я буду думать о спасении всего мира, но не поделюсь своей радостью и болью, не подарю своей молитвы. Я буду заниматься какими-то своими индивидуальными вопросами, и, находясь внутри церкви, буду даже читать Литургию Часов, но я буду молиться один».
Уже Ветхом Завете засвидетельствованы два вида молитвы. Одна – это встреча человека и Бога, индивидуальная молитва. Это та келейная молитва, где мои отношения с Богом созидаются таким образом: человек делает небольшое движение, потому что только это в наших силах, а Бог, Который есть Личность и Который хочет тоже этого общения, Который создал человека для общения, снисходит к нему навстречу. И происходит Встреча. В молитве я выражаю свою личность, свою ограниченность, свои желания, свою благодарность Богу – и чувствую, что Он меня слушает и слышит. Поэтому эта встреча в молитве происходит не один раз, а перерастает в отношения, которые подразумевают повторяемость, продолжительность. Это – вертикальное измерение. Но в тот момент, когда рядом есть один, другой, третий человек, можно сказать, что начинает действовать мое горизонтальное «я», которое распространяется и соотносит меня с другим людьми. В результате получаем Крест. Это – тайна Боговоплощения. Бог нисходит к человеку в Своем Откровении, Его ищут – это Ветхий Завет. А Христос говорит: «Вы все братья», Сам к нам приходит и отдает Свое тело ради нас, примиряет нас. Поэтому о Кресте нам нужно всегда помнить и взывать к Его силе, когда возникают трудности. Если мы ограничимся только вертикалью, мы еще не открыли Христа! Это не проблема прихода, священника, моего нежелания и т.д. Суть проблемы в том, что это я еще Христа не открыл. Все начинается в душе. И если я не захочу, чтобы в душе моей был такой Крест или воспротивлюсь, то, конечно, потом даже очень примерное участие в литургии, даже правильная молитва Литургией Часов, участие в хоре, в кружке Розария вряд ли поможет.
Когда мы говорим о религиозном чувстве, о духовной жизни, о нашем столкновении с Sacrum, конечно, прежде всего, важен индивидуальный опыт. Человек ищет чего-то Святого и встречается с тем, что, выражаясь философским термином, трансцендентно, что выходит за его границы. И человек с этим неизменно сталкивается, потому что вокруг нас очень много вещей, которые выходят за пределы наших сил, возможностей, знаний и т.д. Каждый раз, когда мы с этим встречаемся, то ощущаем, что мы ограничены, что есть еще что-то кроме нас. И это переживание тем сильнее, чем в большей степени оно касается непосредственно нас. Одно дело, когда сталкиваешься с явлением неизлечимой болезни вообще, другое дело, когда знакомый тебе человек это переживает, и третье, когда ты сам оказываешься в ситуации, когда ты полностью бессилен. Почему многие люди приходят к искренней вере именно в таких ситуациях? Потому что это момент столкновения с Истиной, открытия Истины: ты – не «всё» на этой Земле, есть еще Кто-то и Что-то, что выходит за твои рамки. Это, с одной стороны, страшно, с другой стороны – притягательно, и мы хотим к этому прикоснуться.
Когда у человека есть свой личный опыт, тогда он становится способным и воспринимать опыт других людей, подобный его индивидуальному опыту, и как-то выражать все это вместе и передавать его: для того, чтобы, например, не каждый должен был, как Моисей, уходить на гору для встречи с Богом. Поэтому весь этот индивидуальный опыт находит какое-то естественное общинное выражение и продолжается во времени. Этот опыт вливается в опыт цивилизации. Человек, приобщающийся во всех отношениях к жизни Церкви, которую можно назвать в хорошем смысле «цивилизацией», приобретает опыт быстрее, чему-то учится. И мы с вами, каждый по отдельности, включены в ход этого времени, этой истории, этого опыта. Что-то нам нравится или не нравится, но, тем не менее, мы вливаемся в эту цивилизацию.
Некоторые люди в какой-то момент говорят: «Мне уже хватит», и обособляются, выходят из общины. Негативные последствия в такой ситуации проявляются быстро и неизбежно. Как говорится, что сеешь, то и пожинать будешь. Чувство самодостаточности или противопоставления и отторжения делает человека закрытым или создает иллюзию, что «ничего больше не надо». Чаще всего проблемы с Церковью в частности, а потом и с верой вообще начинаются с того, что я «сам все знаю». Мы закрываемся от других людей, закрываемся в результате от Церкви, которая этих людей собирает. В конце концов, закрываемся от Бога, начинаем от Него убегать, исключать Его из нашей жизни. За раздутым в клуб пыли человеческим эгоцентризмом может потеряться Евангелие, потеряться смысл жизни, потеряться Бог. Этого допускать не нужно, и это возможно не допустить в своей жизни. Нужно лишь всеми силами стремиться преодолевать всяческое разделение: я и Церковь, внешнее и внутренне, мое стремление к Богу и мое отношение к ближним.
Николай Дубинин OFMConv